Украинская журналистка поделилась историей о том, как ей несколько раз ошибочно ставили диагноз "рак".
В статье для портала Українська правда.Життя журналистка Екатерина Сергацкова рассказала личную историю о том, что ей пришлось пережить, когда ей диагностировали «рак», который оказался большой врачебной ошибкой.
Однажды я узнала, что у меня рак
Первое, что я почувствовала, когда увидела слово «саркома» в заключении лаборатории, проверявшей недавно вырезанную опухоль в матке, - как ноги резко стали горячими. И щеки. И руки. В одно мгновенье стало очень жарко.
Первое, что я сделала, когда вышла из лаборатории, - позвонила подруге и пересказала то, что было написано в заключении. Эндометриальная стромальная саркома низкой степени злокачественности.
- Ну, раз там низкая степень, значит, можно лечиться, - сказала она. - Не переживай.
Несколько минут - и мы с родителями мужа уже звоним знакомым в патологоанатомической лаборатории в Краматорске. На следующий же день мы забираем материал из первой лаборатории и отправляем его туда. Там говорят, что диагноз может не подтвердиться.
- Так часто бывает, - заверяет знакомая. Я успокаиваюсь.
Через неделю лаборатория в Краматорске подтверждает диагноз. Я уже ничего не чувствую: ни жара, ни страха. Только странное, глухое одиночество.
- Клетки разрозненные, это не страшно, - пересказывают мне слова знакомой, смотревшей материал. - Главное теперь проверить организм, чтобы удостовериться, что эти клетки никуда больше не перешли. Люди с этим живут годами.
Вам придется все удалять
Следующий мой шаг - поход в поликлинику по месту прописки. Это обязательная процедура, которую должен пройти человек, которому диагностировали рак. Местный гинеколог обязан выписать направление в онкологическую клинику.
Гинеколог-онколог в поликлинике поверхностно смотрит мои бумаги и качает головой.
- Ох-ох, ну у вас же и по УЗИ было понятно, что это онкология, - говорит она. - Что ж вы сразу все не удалили?
- Подождите, это же только одно из УЗИ, самое первое, - отвечаю я. - После него меня смотрело еще пятеро врачей и большинство из них предположили, что это доброкачественное.
В декабре прошлого года у меня во время планового осмотра обнаружили новообразование. Я не обратила на это внимания: слишком много было дел, отложила осмотр на полгода.Через полгода врач, глядя на новообразование на УЗИ, произнесла что-то вроде «интересное что-то» - и порекомендовала проконсультироваться с онкологом.
Следующий узист назвал новообразование, дословно, «непонятной херней».Другая врач не называла меня иначе, как «девушка с чем-то необычным». Четвертый врач сказал, что повода волноваться нет, но новообразование нужно удалить. МРТ сделала вывод о массивной сероме в области рубца от кесарева. Каждый врач интерпретировал по-своему.
В августе новообразование вырезали. Первые лабораторные анализы показали, что это доброкачественная лейомиома.
- В любом случае, вам придется все удалять, - ставит точку гинеколог и отправляет в клинику.
Женщины, которые отказались, потом сильно пожалели
На следующий день я в поликлинике Национального института рака. Место, в котором роится ужас.
Тошнота безысходности подкатывает еще перед входом в больницу. Молодая девушка прямо на ступеньках рыдает в трубку: «Мам, ну откуда же я знала, что это рак! » Кто-то выводит под руку стариков с иссохшимися лицами. Кто-то, как я, печально курит.
В кабинет к гинекологу Виктории Дунаевской стоит очередь из пары десятков человек. Многие стоят вплотную к ее двери, - чтобы не пропустить вперед никого, кто захочет пролезть раньше. Другие сидят на стульях в верхней одежде, опустив головы вниз.
Никто не улыбается.
Никто не разговаривает.
Кричащая тишина. Несчастные, затравленные, серые от перманентного ужаса люди.
Гинеколог не спрашивает меня ни о чем существенном. Ни о том, что я чувствовала, пока ходила с опухолью (а я бы сказала ей, что не чувствовала ровным счетом ничего), ни о том, когда опухоль могла появиться. Просто читает бумаги.
Спрашивает, есть ли у меня дети. Позже мне объяснят: этот вопрос врачи задают, потому что по протоколу женщине, у которой обнаружили рак репродуктивной системы, нужно эту систему вырезать, чтобы сохранить мать для ребенка. После первого приема мне назначают обследование всех органов. Я хожу в Институт рака как на работу. Вместо работы. Вместо жизни.
Очередь к каждому врачу настолько огромна, что, приходя к открытию поликлиники в 9-00, я ухожу примерно за час до закрытия, в 14-00. Всем медсестрам, которые работают при врачах, примерно за шестьдесят и они не умеют говорить с пациентами.
Одна кричит на старика, что тот долго копается с вещами, прежде чем зайти в кабинет. Другая отчитывает тех, кто пришел без талончика. Третья жалуется, что врач не успеет осмотреть всех.
Обследования показывают, что с организмом все в порядке. Ни метастаз, ни новообразований, - ничего, что могло бы насторожить. Только один анализ оказывается плохим: лаборатория Института (в третий раз) подтверждает, что вырезанная опухоль - злокачественная.
Повторный прием у гинеколога становится кошмаром, который еще не раз будет сниться по ночам.
Гинеколог краем глаза осматривает записи врачей и останавливается на заключении лаборатории.
- Вам на операцию, - вдруг произносит она, даже не глядя мне в глаза.
- В каком смысле? - говорю я.
- Вам нужно удалять матку, придатки, - все, - говорит она. Снова не глядя.
Я сижу на стуле, ожидая, что врач расскажет подробнее, что к чему. Она не спешит объяснить. К ней в кабинет уже ломится следующий пациент, она переключается на него.
- Так подождите, это обязательно? - я пытаюсь вернуть ее внимание.
- Девушка, - гинеколог придвигается ко мне, сдвигает брови и произносит громко и медленно: - У вас рак матки. Вам нужно идти на операцию. Срочно.
Я продолжаю сидеть на стуле, пытаясь выдавить из себя что-то вроде «а может…». Врач не слушает. Она заполняет направление на удаление матки и придатков. Над ней стоит ее коллега, хирург, и кивает в такт движениям шариковой ручки.
- Вот хирург, к которому вы пойдете, можете поговорить с ней, - говорит гинеколог, уступая место коллеге.
Я не упускаю шанса.
- А есть другой вариант? - говорю я.
- Какой? Не удалять? - говорит она. Ее губы совершают движение, похожее на ухмылку. - Можно, конечно, наблюдаться. Но я вам так скажу: все женщины, которые отказывались от операции, потом очень сильно об этом пожалели. Очень сильно.
Она делает акцент на «очень», а потом добавляет еще раз, что абсолютно все женщины пожалели. Абсолютно все. А на вопрос, почему могла образоваться саркома, почему-то отвечает, что «никто в мире не знает, отчего появляется рак». Никто в мире. Совсем никто. Я зачем-то говорю «спасибо большое» и выбегаю из кабинета. Мое место на стуле занимает очередная пациентка с несчастным лицом.
Рак матки — это пожизненно
Последний визит в Институт рака - почему-то именно он - заставляет меня задуматься о том, насколько все серьезно. Пока в деле не поставлена точка, ты сомневаешься. Надеешься на то, что кто-нибудь скажет, что все в порядке и можно жить дальше, думать о рождении второго ребенка или просто о чем-нибудь будничном.
Наверное, это чувство называют отчаянием. Три лаборатории - три заключения о саркоме. Несколько врачей сходятся на том, что нужно удалять орган, и это еще не гарантирует того, что саркома не «выскочит» где-нибудь еще. Меня бросает то в жар, то в холодный пот, и хочется заснуть и жить во сне, в котором нет диагноза «рак».
Однажды мне снится, как гинеколог из Института рака закрывает меня в холодной больничной комнате и говорит мне, глядя в глаза: «Р ак матки - это пожизненно «.
Я не понимаю, могу ли планировать жизнь на следующий год. Не могу толком взяться за работу. Выпадаю из разговоров с друзьями, переживая раз за разом тот разговор с гинекологом. Ее слова «девушка, у вас рак матки» и отстраненный, ледяной взгляд случайным образом всплывают в голове. Примерно так, как на съемках ситкома после очередной шутки зажигается табличка «Смех».
Каждый день я живу так, будто лечу в самолете, который на взлете потерял колесо, и никто не знает, сможет ли он приземлиться.
Подождите, ничего мы еще не удаляем
Спустя время я записываюсь в «Лисод», клинику израильской онкологии под Киевом, которую называют лучшей в стране. Последний шаг, чтобы убедиться, что нужно следовать предписаниям Института рака.
- Ну, рассказывайте, - спокойно произносит главврач клиники, гинеколог Алла Винницкая.
Я не сразу нахожусь, что ответить. Никто раньше не давал мне слова. Но что я должна рассказать? Как я ходила в Институт рака, где каждый миллиметр воздуха пропитан страхом смерти? Как искала в себе причины болезни? Как уговаривала себя, что удаление матки - не самый плохой исход?
- Мне сказали, что нужно удалить матку. А я хотела второго ребенка… - начинаю я. Алла Борисовна улыбается.
- Так-так, подождите, - весело говорит она. - Ничего еще мы не удаляем. И не надо говорить « хотела « . Говорите: хочу.
Она объясняет, что такие опухоли, как моя, часто ведут себя как злокачественные, не являясь при этом «злыми». Недостаточно профессиональный взгляд на клетки может выдать плохой результат. Материал отправляют на исследование в немецкую лабораторию. Через неделю приходит результат. Рака нет. Лечение не нужно. Удалять матку не нужно. Все хорошо.
За два месяца жизни с диагнозом «рак» я многому научилась.
Научилась смело читать результаты анализов и смиряться с правдой, даже если она паршива. Перепроверять все в разных лабораториях. Не доверять врачам, которые говорят, что проблемы нет. Не доверять врачам, которые говорят, что выход только один. Не доверять врачам в государственных больницах. Научилась терпеть государственные больницы. Поняла, что неверный диагноз - не самое плохое, что происходит с пациентом.
Самое плохое - это отношение врачей. То, как они разговаривают с пациентом. Как убеждают в том, что пациент обречен на мучительную смерть, вместо того, чтобы вместе с ним исследовать его организм и искать решения.
Врачи воспринимают пациента как подчиненного, который не имеет права опротестовать их указаний. Постсоветские больницы - такая себе репрессивная система, в которой пациента ставят на место вместо того, чтобы помочь. А еще важным открытием для меня стало то, что про рак оказалось невероятно тяжело говорить.
Мой рак стал моей тайной, которую неудобно, болезненно, неприятно сообщать другим. Внутренней пустотой без цвета, в которой растет чувство стыда за то, что вот ты, активная молодая женщина, заболела плохой болезнью и больше не имеешь права быть частью общества.
Так не должно быть. Нельзя молчать. Молчание делает жизнь невыносимой.
Два месяца я прожила, летя в самолете, потерявшем одно колесо. И в одно мгновенье самолет приземлился. Пассажиры зааплодировали, пилоты выдохнули. Больше не нужно бояться и думать о смерти. Можно просто продолжать жить, как будто ничего не случилось. И лететь себе дальше с попутным ветром.
Смотри видео, в котором мы задали самые волнующие вопросы онкологу о раке:
Изд-во «Медицина», Москва, 1980 г.
Приведено с некоторыми сокращениями
С позиций медицинской деонтологии каждый врач, проводящий осмотры населения и диспансерное наблюдение, обязан быть в курсе современных методов выявления опухолей, так как еще немало случаев, когда запоздалая диагностика связана с недообследованием больных, которые недавно подвергались врачебному осмотру: либо у женщины с начальной формой рака шейки матки не было проведено цитологическое исследование, которое позволило бы выявить опухоль в самом раннем периоде, либо не было своевременно произведено рентгенологическое исследование легких, а затем диагностирован уже далеко зашедший рак легких и т. д. Встречаются также ошибки рентгенологов и других специалистов, которые не замечают ранних симптомов болезни.
Онкологическая неосторожность должна заставлять врача любой специальности при осмотре больного по любому поводу использовать этот осмотр и для того, чтобы установить, нет ли у больного признаков опухоли.
Предположительная диагностика рака при отсутствии опухоли, т. е. гипердиагностика, вызывает тревогу и переживания, но это лучше, чем недооценка имеющихся симптомов, ведущая к поздней диагностике.
Частая ошибка хирургов неонкологических учреждений состоит в том, что при операциях, устанавливая неоперабельную опухоль, они не производят биопсии, что затрудняет решение вопроса о возможной химиотерапии, когда больной поступает в онкологическое учреждение. Решив, что больному нельзя помочь операцией, хирург нередко советует ему обратиться в онкологическое учреждение и говорит о необходимости лечения специальными нехпрургическими методами, но при этом не имеет сведении о характере опухоли, так как не сделал биопсию.
С позиций деонтологии ни одна ошибка не должна проходить без обсуждения. Об ошибках, допущенных в других учреждениях, направивших больного в онкологическую больницу, необходимо сообщать в эти учреждения.
В самом онкологическом учреждении должна обсуждаться каждая диагностическая ошибка, каждая ошибка или осложнение в процессе лечения. Очень важно, чтобы коллектив знал о том, что критика и самокритика касаются не только молодежи, но распространяется на всех сотрудников, включая руководителей.
Традиция самокритики в русской медицине пропагандировалась Н. И. Пироговым, который видел, какой вред приносит сокрытие медицинских ошибок в научных лечебных учреждениях. «Я убедился достаточно, что нередко принимались меры в знаменитых клинических заведениях не для открытия, а для затемнения научной истины. Я положил себе за правило при первом моем вступлении на кафедру ничего не скрывать от моих учеников... и открывать перед ними сделанную мною ошибку, будет ли она в диагнозе или в лечении болезни». Такая тактика необходима с позиций деонтологии, а также в целях воспитания молодежи.
Позднее выявление опухолей нередко зависит и от того, что сам больной слишком поздно обращается к врачу, что связано с малой симптоматикой, в частности с отсутствием болей на ранних стадиях заболеваний, а также с недостаточной осведомленностью населения, обусловленной плохо поставленной научно-популярной противораковой пропагандой.
Правильная информация населения - долг специалистов, но это не простая работа. Как должна вестись пропаганда знаний о раке с позиций медицинской деонтологии? В любом выступлении для населения, будь то научно-популярная лекция, брошюра или выступление по телевидению, а также в научно-популярном фильме о раке надо прежде всего правдиво излагать сведения о болезни, ее опасностях, высокой смертности, подчеркивать, что этиология и патогенез опухолей окончательно не изучены и т. д. Не следует преуменьшать значение проблемы или преувеличивать успехи в ее решении. Это вызовет только недоверие.
С другой стороны, необходимо сообщать сведения об излечимости опухолей, особенно в ранних стадиях, и пропагандировать необходимость обращения к врачу при минимальных симптомах, которые могут быть проявлением опухолевого процесса. Надо популяризировать периодические профилактические осмотры, фиксировать внимание на ранних признаках болезни, а также вести борьбу против факторов, содействующих возникновению некоторых опухолей (курение, аборт и т. д.).
Не надо пугать слушателей, учитывая, что и без этого страх перед злокачественными опухолями среди населения очень велик. Среди больных, слишком поздно обратившихся к онкологу, встречаются люди, которые говорят о том, что давно знают о своей болезни, но никогда не обращались к врачу, боясь услышать, что у них рак. Это свидетельствует о чрезмерно распространенном страхе перед злокачественными опухолями и недостаточных сведениях о возможности излечения.
Выступление для широких слоев населения - это встреча с большим количеством людей, из которых многие имеют специальный интерес к обсуждаемому вопросу, быть может, подозревая у себя или у близких тяжелое заболевание. Такие выступления требуют от врача непременного следования принципам медицинской деонтологии.
Рак остается одной из основных причин смертности в развитых странах мира. Каждый четвертый человек умирает вследствие развития онкологических заболеваний. Многих из этих больных можно было спасти, если бы болезнь была обнаружена на ранних стадиях. К сожалению, из-за халатности или низкой квалификации врачей, ошибочной диагностики и неправильного выбора протокола лечения, страдают качество жизни, а зачастую ценой халатности становится жизнь пациента.
Читайте также
Анализ крови для раннего обнаружения рака!
Рак желудка: новая методика диагностики в Израиле
Ревизия биопсии за 24 часа!
Новая технология предотвращает распространение метастаз
Медицинская халатность при диагнозе рак
Своевременное обнаружение первых признаков рака остается решающим фактором, влияющим на продолжительность и качество жизни раковых пациентов. Диагностика рака на начальных стадиях развития заболевания, до метастазирования раковых клеток в другие органы, повышает шансы оправиться от болезни.Когда речь идет о медицинской халатности, это означает, прежде всего, неправильно поставленный диагноз:
- Специалист не обратил внимания на тревожные признаки, которые могли указывать на появление новообразования, не отправил пациента на обследование, несмотря на возможные жалобы. Ошибка могла произойти как по причине низкой квалификации и неопытности врача, так и отсутствия современного оборудования - все вместе не позволяет расшифровать- Неправильно выявлен характер опухоли, не определен ее злокачественный характер. Или, неправильно определена стадия и размеры, а, следовательно, неправильно выбран протокол лечения.
Самые распространенные случаи врачебных ошибок диагностики рака
Несмотря на то, что пациент находится в той или иной группе риска, врач не отправляет его на необходимые скрининговые тесты. К первичным скрининговым тестам, рекомендуемым для определенных групп пациентов, относятся, к примеру, маммография для женщин старше 45 лет для профилактики рака молочной железы, или анализ кала на скрытую кровь для пациентов в возрасте от 50 лет для раннего выявления рака толстой кишки. Обязанность врача информировать пациентов, принадлежащих к этим возрастным группам, о важности этого тестирования. Существуют определенные группы риска больных - курильщики или люди, имеющие родственников первой степени родства, болеющих раком, для которых рекомендовано ежегодное прохождение специальных тестов независимо от того появились, или нет симптомы заболевания. Предупредить пациента об этом также задача лечащего врача.Еще одна распространенная ошибка врачей при диагностировании раковой опухоли: когда результаты пройденных тестов указывают на нечто подозрительное, но врач, по неопытности, или по небрежности, не обращает на это внимание и не отправляет пациента на дальнейшее обследование. Игнорирование «красных сигналов» приводит к тому, что лечить пациента начинают на запущенной стадии заболевания.
Нередки случаи, когда врачи отмахиваются от жалоб пациента, не обращая внимания на опасные симптомы. Одним из примеров могут служить жалобы пациента на боли в конечностях или в спине, которые терапевт определяет, как ортопедические, и, которые на самом деле, могут указывать на развитие раковой опухоли костей или опухоли позвоночника.
Ошибочно поставленный диагноз напрямую влияет на выбор протокола лечения. Выбранное неправильно лечение, особенно химиотерапия или лучевая терапия, приводят к ослаблению иммунной системы и увеличивают риск развития сердечно-сосудистых заболеваний. По данным американской ассоциации по лечению рака молочной железы за 2013 год, только в США у 5% пациенток рак был диагностирован неправильно, а, следовательно они получили лечение, способное навредить работе сердца и кровеносных сосудов, привести к закупорке сосудов.
D.R.A Medical предлагает пройти полное диагностическое обследование в Израиле.
По поводу обследования и лечения обращаться по телефону
+972-77-4450-480
или оставить
Наиболее важный в онкологической диагностике принцип обязательной морфологической верификации не только должен скрупулезно соблюдаться, но требует для своего осуществления квалифицированного получения материала для исследования. Попытки биопсии «на глазок», неквалифицированная пункция опухоли, просмотр препаратов патологоанатомом, не имеющим достаточного опыта в диагностике онкологических заболеваний, — все это нередко встречающиеся источники диагностических ошибок в онкологии.
Диагностические ошибки, связанные с неквалифицированной биопсией, довольно часты в практике гинекологов. Диагноз внутриэпителиального рака шейки матки, поставленный на основании исследования только одного кусочка ткани, взятого с одного участка шейки матки, ни в коем случае не должен считаться окончательным. Внутриэпителиальный рак возникает мультицентрично, часто локализуется в цервикальном канале, на фоне внутриэпителиального рака могут быть множественные очаги инвазивного роста. Поэтому при обнаружении внутри-эпителиального рака больные должны быть подвергнуты тщательному дополнительному морфологическому обследованию для установления или исключения инвазивного рака. Дополнительное морфологическое обследование обязательно проводится в виде прицельной или конусовидной биопсии под контролем кольпоскопа с ревизией цервикального канала. Биопсия, взятая не прицельно, не широко, а в виде «отщипывания» небольших кусочков ткани, не может дать представление об истинном характере процесса на шейке матки, и диагностическая ценность каждой последующей биопсии оказывается ниже, чем предыдущей.
Больные, подвергнутые щадящему лечению по поводу внутриэпителиального рака шейки матки — электрокоагуляции и электроконизации, ампутации шейки матки с ликвидацией очага поражения, должны оставаться под систематическим наблюдением с проведением повторных расширенных кольпоскопий и цитологических исследований.
Трудности получения морфологического подтверждения
По данным Н. И. Шуваевой (1980), после щадящего лечения по поводу внутриэпителиального рака рецидивы заболевания возникают у 5,5% больных на влагалищной части шейки матки, в сводах влагалища и цервикального канала. Поэтому следует считать, что если бы больная подвергалась более тщательному обследованию, то патологический процесс у нее мог быть выявлен гораздо раньше, а не во II стадии инвазивного рака с инфильтрацией влагалища и параметральной клетчатки.
В приведенном наблюдении лечение было начато очень поздно вследствие цепи ошибок, имеющих своей причиной неквалифицированное взятие биопсии и неполноценное заключение морфолога при исследовании биоп-сированной ткани. Первая биопсия была расценена как окончательная. Ни морфолог, ни клиницист не обратили внимания на явную тенденцию к инвазивному росту и обследования больной не продолжали. Последующие биопсии брали без кольпоскопий. Наконец, материал, полученный при биопсии, произведенной в онкодиспансере, почти не содержал эпителиальных элементов и поэтому, не мог служить основанием для установления диагноза.
Учитывая возникающие иногда трудности получения морфологического подтверждения, врач, имеющий клинические основания подозревать наличие злокачественной опухоли, должен проявить настойчивость и не начинать лечение до тех пор, пока не будет точно установлена истинная природа заболевания. Особенно упорным приходится быть онкологу при несоответствии данных клиники морфологической картине. Иначе диагностическая ошибка, а вслед за ней неправильное лечение неизбежны.
Следующий пример показывает, какие объективные трудности встречаются на пути диагностики рака и как правильное, настойчивое поведение клинициста в стационаре позволило избежать ошибки.
Приведенное наблюдение показывает, какие трудности могут возникнуть при расхождении клинического и морфологического диагнозов и как врач должен добиваться истины.
Серьезные ошибки
К сожалению, нередко врачи не только не добиваются морфологического подтверждения диагноза, но относятся к этому крайне несерьезно, отсюда вытекает цепь диагностических и тактических ошибок. Самое тяжелое заключается в том, что ошибочная тактика, являющаяся результатом неверного, точно не установленного диагноза, порождает также тяжелые изменения в органах и тканях, которые затрудняют или исключают проведение адекватного лечения тогда, когда правильный диагноз, наконец, установлен.
В данном случае если бы все необходимые мероприятия по диагностике, включая диагностическую лапаротомию, были произведены в 1959 г., больная была бы избавлена от тяжелых страданий в течение почти 10 лет и не подвергалась бы крайне рискованной операции, которая закончилась благополучно благодаря высокому профессиональному мастерству оперировавших хирургов-гинекологов.